03.11.2020.
Екатерина Чернова Медіа-проект Read.Me
"ТВОРЧЕСКАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ" ОЛЬГИ СОЛОНЕЦКОЙ
Сегодня
мы пригласили к откровенному разговору одну из ярчайших звезд на
небосклоне театрального Харькова. Ее роли – всегда высокая планка
настоящего актерского искусства. И вне сцены она оказалась невероятно
глубокой искренней личностью. Об актерской профессии, проблемах
харьковских театров, отношению к видео-спектаклям и многом другом
читайте в нашем интервью с одной из ведущих актрис Харьковского театра им. Пушкина и театра «Новая сцена» Ольги Солонецкой
— Ольга, первый вопрос традиционный: как Вы стали актрисой, пришли в театр? Как это вообще происходит?
Мой
путь в театр был достаточно странный, потому что в детстве я чем только
не занималась: музыкальная школа, фигурное катание, художественная
гимнастика, легкая атлетика, народные танцы. Но никакой театральной
студии никогда не посещала. То есть, сказать, что я в детстве читала
стишки на стуле – такого не было. Просто в моей жизни всегда
присутствовала большая творческая составляющая.
После школы я
поступила на иняз в Университет им.Каразина. А моя подруга, которая была
и есть, на мой взгляд, великим гуманитарием, поступила на физтех в ХПИ.
Этику и эстетику там преподавали бывшие актеры театра Пушкина - Вадим
Давыдович Розен и Валентина Михайловна Сухарева. И они предложили моей
подруге прийти попробоваться в Народный театр “Политехник”, он до сих
пор существует на базе ДК ХПИ.
Подруга позвала меня пойти за
компанию, так как сама боялась. Таким образом я попала в театр и
заболела им. В первый раз выходить на сцену было очень страшно, помню, у
меня тряслись колени. Но в меня тогда поверили. И я решила поступить в
Институт искусств на актерский факультет, хотя было мало шансов – всего
12 мест при конкурсе 10 человек на место. И я поступила - это был курс
Народного артиста Михаила Тягниенко и Любови Шульги.
— Обычно мы
видим артистов только на сцене и зачастую они кажутся нам, зрителям,
каким-то небожителями. А в действительности, отличается ли повседневная
жизнь актера от других людей?
Мне кажется, это зависит от самого
человека: какой он, кем он хочет казаться и кем является на самом деле.
Мне всегда хотелось быть собой. Понятно, что в жизни приходится идти на
компромиссы, но мне никогда не хотелось быть кем-то. Когда после второго
курса я пришла в театр Пушкина, мне сказали, что в труппе есть актриса,
на которую я очень похожа внешне. И если буду стараться копировать ее,
то мне достанутся ее роли, так как она уже в возрасте. То есть, был шанс
быстро сделать карьеру. Но я тогда сама себе сказала: “не хочу”. Очень
важно понимать, что нужен именно ты, а не стараться пристроиться.
Если
говорить о повседневной жизни, то лично мне очень нравится экстрим,
который выходит за рамки обыденности: байдарки, лыжи, велосипеды, горные
походы. Не потому, что адреналина на сцене не хватает - его вполне
достаточно, а потому что мне нравятся новые впечатления: природа,
города, люди. Наверное, это важно для каждого творческого человека,
чтобы сберечь свежесть восприятия.
— Играют ли артисты в жизни, и как они выходят из состояния игры после спектакля?
Думаю,
безусловно играют вне сцены, это очень сложно убрать. Опять же, все
зависит от воли человека. Часть артистов играют в жизни больше, чем на
сцене, как это ни парадоксально. У них есть какой-то свой образ-маска,
которую они никогда не снимают. А часть артистов просто не могут сразу
выйти из роли, которую проживают – настолько глубоко происходит
погружение. Так у нас проходил мастер-класс режиссера Клима, и он
сказал: “Идеально, когда артист – это человек с огромной болезненной
дырой в душе. И выходя на сцену, он эту дыру штопает – все, что там
болит, временно зарастает”. Артист – это другой человек, он по-другому
чувствует, видит, слышит. И это, наверное, очень правильно. Ты не можешь
прийти домой и оставить работу за порогом – это не та профессия.
— Зачем, по-Вашему, люди приходят в театр?
Сейчас
возникло такое модное течение, как онлайн. И многие этим загорелись:
давайте делать, развивать. Но я категорически против. Где-то прочитала и
очень согласна с этой фразой: “Театр полез к нам в глаза”. Мне кажется,
театр тем и ценен, что это искусство, которое происходит здесь и
сейчас. И каждый спектакль уникален. Наверное, можно снимать спектакли
на видео, но тогда это должно быть снято с трех-четырех камер, очень
четко, режиссер должен продумать монтаж: что взять крупным планом, а что
общим. Возможно, тогда это станет произведением искусства. А так…
Уже
подташнивает от этих видео-спектаклей, которые выкладывают в сети.
Понятно, что “нас не должны забыть, пока мы на карантине”. Но я считаю,
зритель должен приходить в театр, потому что там происходит чудо. Оно
возможно только когда человек приходит к человеку, от сердца к сердцу.
Вот когда появляется эта ниточка, которой ты потихоньку затягиваешь
зрительный зал куда-то, чему нет точного определения, тогда и случается
магия театра – то теплое, что происходит именно с тобой.
— Что,
на Ваш взгляд, происходит сейчас в харьковских театрах? Зритель имеет
достаточно возможностей соприкоснуться с этой магией?
Если
честно, последние пару лет я нахожусь в немного растерянном состоянии.
Мне казалось, театр будет развиваться в одном направлении, а все пошло в
совершенно в другом. Я имею в виду это огромное количество появившихся
пошлых комедий. Хотя понимаю, что когда в год в Харькове учебные
заведения выпускают по 80 артистов, им куда-то надо деваться. Понятно,
что самый простой способ заработать – это антреприза. Но качество…
Хотя,
мы все сейчас находимся в каком- то заколдованном круге, потому что
сильно зависим от зрительского спроса на легкие, бездумные комедии.
Получается, ты должен что-то штамповать “на потребу публики”. А когда
предлагаешь спектакль, который может сказать что-то важное людям, он
мало кому нужен.
— А как же спектакли малой сцены театра им.
Пушкина, о которых столько копий критиков сломано? Эти постановки вряд
ли назовешь антрепризами.
То, что происходит на малой сцене
Пушкина и конкретно с ее режиссером Александром Серединым – это не
совсем тот театр, который бы мне хотелось, чтобы он развивался. Да, я
понимаю, что это эксперимент, что это интересно. Когда смотрю интервью
Середина, его мастер-классы – мне очень нравится, как он думает, я со
многим согласна. Но когда смотрю его работы, часть вещей у меня вызывает
отторжение. Не могу даже объяснить, чем. Понятно, что ребятам хочется
эпатажа, сарказма, драйва, но мне не хватает в этом всем смыслов, души.
Нет чего-то такого, что бы в меня вошло и оставило свой след, пусть даже
негативный. Зацепила только “Эвридика” – она мне откликнулась и с
эстетической точки зрения, и с интеллектуальной. Понимаете, если бы это
не касалось моего театра, я бы так не переживала.
— Не могу не коснуться еще одного животрепещущего вопроса – о карантине и изоляции. Как Вы воспринимаете эту ситуацию?
Думаю,
у тех, кто сейчас не унывает, происходит рост и переосмысление того,
что было. У меня, например, жизнь не сильно изменилась. Понятно, что нет
спектаклей и я страшно скучаю за репетициями. Но зато появилась
возможность посмотреть и узнать все, на что не хватало времени в суете.
Мне
кажется, после карантина часть людей уйдет из искусства, поймут, что
это не их дело. Карантин все расставит на свои места. Кто-то глубже
осознает свое призвание, а кто-то, наоборот, сломается. Поймет, что все,
чем он жил до этого – придуманное и наносное, не приносящее настоящей
пользы людям.
И еще мне кажется, что после карантина придет
осознание важности живого человеческого взаимодействия в противовес
технологиям и визуальным картинкам. Мне хочется в это верить.